Г. В. Зыкова. Некоторые особенности проговаривания сакрального в лирике Всеволода Некрасова
Галина Владимировна Зыкова
(Московский государственный университет)
«Господь Бог» / по умолчанию: некоторые
особенности
проговаривания сакрального в лирике
Всеволода Некрасова
В 1996 году Некрасов опубликовал
визуальные стихи, видимо, под впечатлением от компьютера: на листе пропорций А4
поля обозначены рамкой, в центре — астерикс, то ли звезда, то ли знак сноски;
ниже как бы примечание: «*ГОСПОДЬ БОГ*», а в нижнем правом нижнем углу, под
рамкой, примечание к примечанию (после слов «Господь Бог» тоже звездочка стоит)
— «*по умолчанию». Это «Господь Бог по умолчанию» — итоговая формула
существенного творческого и мировоззренческого принципа, свойственного
Некрасову всегда: принципа неназывания важнейшего, принципа, который связан в
первую очередь с темой сакрального.
В лирике перв. пол. 60-х гг. отвращение к
патетическим высказываниям декларируется в духе традиции Жуковского и Тютчева
(“Молчу / молчи…”) и мотивировано отвращением к собственным ранним
стихам, писавшимся регулярным стихом и насыщенным тропами. Отказ от
высказывания, претендующего на то, чтобы всё объяснить и обозначить,
проявляется, например, в тавтологичности стихотворения «Свобода есть… свобода»,
в текстах состоящих из местоимений и служебных слов («Всё ясно с местоимениями»
1961). Слова «Бог», «Господь», «Христос» появляются в контексте игровом («Исус
Христос / Явился / И сам удивился»; «Или деньги воровать / Или в Бога
веровать?»).
В 70-е годы обращение к Богу теряет
истертость междометия, и сам акт называния по имени может стать сюжетом («И
опять / Так захотелось сказать…»). Реализуется буквальное значение слова,
исчезнувшее во фразеологизме или поговорке («это / один Бог знает», 1975):
Отказ от развернутого высказывания,
устанавливающего причинно-следственные связи, делает возможным разговор о вещах
предельно интимных и болезненных («Как сделано-то а…»)
Во вт. пол. 70-х слово «Бог» появляется в
полемическом контексте, определенном реакцией на неофитство и новый извод
«русской идеи» («Это / Вот / Это»); здесь могут соединяться именование Бога и
нецензурная лексика («С вами это Бог»); лексемы, обозначающие сакральное и
нечто низкое, сближаются паронимией («Живой / и ой», 1976).
В нач. 80-х складывается эстетика радикального
минимализма, допускающего нелексические средства создания смысла: положение
слов на листе, астериксы, точки, линии и пр. (см., напр., «Бог / Вот»,
демонстрирующее невозможность «локализовать» Бога, и «Верю верю в», где слова
упираются в рамку как в стену).
В поздних «немецких» и стихах появляются макаронизмы
как еще один способ уклониться от прямого называния сакрального («Gut //
Gott»), возможно, отчасти мотивированный симпатиями к протестантизму.
Этот комментарий был удален автором.
ОтветитьУдалитьГлубокоуважаемая Галина Владимировна, мы исправили указанную Вами ошибку выкладки, проверьте, пожалуйста результат, если он Вас устраивает, сообщите, пожалуйста об этом на почту конференции и удалите комментарий с критикой, чтобы не вводить в заблуждение читателей.
УдалитьСпасибо! сейчас все хорошо.
УдалитьСпасибо, Галина Владимировна, очень интересно, хотя я и прочитала в «ошибочном» варианте) В анализе творчества Некрасова 1960-х Вы отсылаете к Жуковскому и Тютчеву, сам Некрасов тогда же пишет «Некоторое подражание Фету», в 1870-е появляется Лермонтов. А что позднее? Он уходит от литературы XIX в.? Если да, то чем это объясняется: нелексическими способами создания смысла или разрывом традиций? Или поэзия XIX в. все-таки остается?
ОтветитьУдалитьСпасибо! Нет, и дистанция (формальная) и близость (внутренняя) к классике у него всегда была, как мне кажется, примерно одинаковая (правда, в 60-х иногда - редко, но вполне всерьез - возможен регулярный лирический стих: "Кувыркались белые души / нерасцветших еще черемух..." - а позже такого не будет вовсе). Просто в "Молчи..." почти прямое цитирование "Silentium!" (им очень любимого всегда), ну или "Невыразимого", т.е. призыв молчать - а позже скорее попытка показать, как это именно возможно: молчать. Можно и так сказать, что в формальном отношении он оказывается со временем от классического дальше, если под классическим понимать прямое, эксплицитное указание, рассуждение (вместо изображения или демонстрации). Мировоззренчески Некрасов от классики не был далек, кажется, никогда. - "Некоторое подражание Фету" - просто пародия на стиховые ходы Фета (конкретно на "Облаком волнистым...", как заметил М.А.Сухотин). Вообще же Фет у него здесь, наверно (и желание его спародировать) - наверно, оттого, что Е.А.Кропивницкий, которого в жизни Некрасова тогда было так много, не просто очень любил Фета, а, кажется, усиленно его навязывал младшим товарищам как лучшего русского поэта (ну, не считая Пушкина).
УдалитьСпасибо!
УдалитьСпасибо за интересный доклад, хотя от меня по материалу очень далекий.
ОтветитьУдалитьЕсть ли у Некрасова примеры обращения к религиозным запретам (хотя бы христианским заповедям) или в данном случае тоже используется фигура умолчания?
Богословские аргументы в его текстах - чаще утверждение, чем отрицание, и это интересно - традиционная поэтика, как мне кажется, предполагает отрицательное описание божества (легче сказать, чем Бог не является). Хотя, вероятно, это не только Некрасова касается...
Спасибо за вопрос. К христианским заповедям относился последовательно традиционным образом: соблюдать надо, ну да, и не произносить имени Бога всуе тоже. При том именно как христианские их не квалифицировал, - общечеловеческие скорее: не убий, не укради... а как иначе-то. Когда покушение на эти заповеди связывалось с авангардной эстетикой, воспринимал это как провокацию в дурном смысле слова. М.Лившица и его известный текст очень не жаловал.
УдалитьБольшое спасибо, Галина Владимирвна! Понятно, что запрет на пафос - такая высокая застенчивость, органичная Вс. Некрасову, возможно - имеет и социальные корни. За столь длительный период его творчества социальные условия не раз менялись. Можно ли в этом усмотреть реакцию на окружающее пустозвонство? И верность себе в поэтике своеобразной фигурой умолчания не имеет ли корнем глубокой религиозности? В псковских стихах он позволил себе слово "дух", кажется, нечастое у него?
ОтветитьУдалитьНасчет глубокой религиозности - я думаю, что именно так (и пыталась об этом сказать, - м.б., тоже стеснялась говорить прямо). О том, что он носил крест, я узнала только после его смерти (нашла на куртке), - мне показалось правильным вспомнить об этом публично. - Социальные условия менялись, конечно, но в некоторых отношениях не так существенно, как хотелось, - его раздражали агрессивные неофиты, появившиеся в начале 70-х, и никуда они потом не делись, как известно, скорее наоборот. В конце 90-х или нач. 2000-х с большим удовольствием повторял новый тогда стишок Ахметьева: "И творчество, и чудотворство, - / Правительство и духовенство". "Дух" иногда произносится, хотя и нечасто (и в таком контексте тоже: "дух / тухлый"); "душа" чаще, да, и совершенно всерьез. Слово "духовка" ненавидел, до дрожи просто.
УдалитьИ вот еще. По отцовской линии он из священства (однажды сказал: "из рязанских попов", не уточняя; всякие детали уже после его смерти в интернете обнаружились). Двоюродный дед - священномученик, кстати (знал ли об этом Н?), дед и прадед - священники просветительского типа (школы заводили).
УдалитьСпасибо! Я думаю, это именно религиозность как склад натуры, особенность сознания, безотносительно к конфессии, христианство - достаточно факультивно, "так родился".
УдалитьМне кажется, надо еще учитывать и другую сторону. Некрасов с 1967 год жил в семье Журавлевых, отличавшейся глубокой и спокойной религиозностью. Корни Анны Ивановны Журавлевой восходят к старинному рязанскому духовенству. См. об этом Скопинский помянник. Воспоминания Дмитрия Ивановича Журавлева. https://id.hse.ru/books/153071637.html. Думается, долгая жизнь Некрасова в этом доме со своим укладом и традициями , в семье, где его приняли и любили, тоже имеет значение для понимания этой особой темы.
ОтветитьУдалить